Хороший рассказ. Мне понравился. Автору надо подумать о том, чтобы издаться "в бумаге".

Надо издавать, надо, надо!
Как хрестоматийную подборку штампов, как образец текста о том, о чем автор имеет представление по литературе... и по плохой литературе, замечу.
И с комментарием к каждому пассажу...
Чего стоит одно беганье к отцу в поле с обедом. С караваем теплого душистого хлеба и вареной курятиной, причем всегда. Это в каком же году-то было, если к началу войны, по тексту, герою исполнилось 17? Только без визга про бывший или не бывший голодомор, пожалуйста. Кур каждый день потреблять - это какой же хозяин и из каких ресурсов мог себе позволить?
Мелочь - да, конечно. Магазинов, где бройлера купить можно - не было. А если так пройтись по прочим мелочам - видно, что о них автор понятия не имеет. И портит, между прочим, хорошую тему.

Совсем затюкали бедную девушку. Swesdoska, пишите исчо. Например, про Пашку, односельчанина Сашки. Напишите, как Пашка пошёл в РОА и пиздил красную сволочь.

Кстати, может не в тему, но по поводу.
Стихотворение Константина Симонова "Если дорог тебе твой дом". Во время войны одно из наиболее популярных у солдат и простых людей. В спокойные советские брежневские времена в школах не преподавалось и в сборниках стихов для подрастающего поколения не встречалось. Не помню, чтоб о нем где-нибудь в передачах или статьях вспоминали.
Сам случайно узнал о нем из одной современной телепередачи об Илье Эринбурге, где говорилось, что по воспоминаниям знакомых фронотовой корреспондент Симонов вернувшись с фронта в 1942году неделю был замкнут, ни с кем не общался, переживал увиденное на освобожденной от немцев земле. А после написал одно из своих самых отчаянных стихотворений.
Сегодня это произведение вспоминать не принято по причине того, что мы теперь "демократическая", "миролюбивая" и "гуманная" страна.

Константин Симонов
Если дорог тебе твой дом... (1942)

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

Стихотворение вспоминалось в связи со знаменитой и также позднее извинительно-вежливо забытой статьей Ильи Эринбурга "Убей!".
На память цитировать не буду, взял цитату из Википедии:

Поводом для статьи «Убей!» стали, по словам автора, письма из Германии, обнаруженные у убитых солдат вермахта, из которых становится очевидным намерение немцев «превратить наш народ в рабов». Из этого автор делает вывод:
"Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружьё. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя. Он возьмёт твоих [близких] и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоём участке затишье, если ты ждёшь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого — нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай вёрст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! — это просит старуха-мать. Убей немца! — это молит тебя дитя. Убей немца! — это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!"
Впоследствии эта и другие статьи Эренбурга подвергались критике и становились предметом дискуссий.

По воспоминаниям самого Ильи Эренбурга, он ставил цель развеять существовавшие у значительной части советских солдат иллюзии о том, что, если «рассказать немецким рабочим и крестьянам правду, то они побросают оружие», что «миллионы [немецких] солдат идут в наступление только потому, что им грозит расстрел»:
"В начале войны у наших бойцов не только не было ненависти к врагу, в них жило некоторое уважение к немцам, связанное с преклонением перед внешней культурой. Это тоже было результатом воспитания. <…> Помню тяжелый разговор на переднем крае с артиллеристами. Командир батареи получил приказ открыть огонь по шоссе. Бойцы не двинулись с места. Я вышел из себя, назвал их трусами. Один мне ответил: «Нельзя только и делать, что палить по дороге, а потом отходить, нужно подпустить немцев поближе, попытаться объяснить им, что пора образумиться, восстать против Гитлера, и мы им в этом поможем». Другие сочувственно поддакивали. Молодой и на вид смышленый паренек говорил: «А в кого мы стреляем? В рабочих и крестьян. Они считают, что мы против них, мы им не даем выхода...» <…>
Конечно, самым страшным было в те месяцы превосходство немецкой военной техники: красноармейцы с «бутылками» шли на танки. Но меня не менее страшили благодушие, наивность, растерянность.
Я помнил «странную войну» — торжественные похороны немецкого летчика, рёв громкоговорителей… Война — страшное, ненавистное дело, но не мы её начали, а враг был силён и жесток. Я знал, что мой долг показать подлинное лицо фашистского солдата, который отменной ручкой записывает в красивую тетрадку кровожадный, суеверный вздор о своем расовом превосходстве, вещи бесстыдные, грязные и свирепые, способные смутить любого дикаря. Я должен был предупредить наших бойцов, что тщетно рассчитывать на классовую солидарность немецких рабочих, на то, что у солдат Гитлера заговорит совесть, не время искать в наступающей вражеской армии «добрых немцев», отдавая на смерть наши города и села. Я писал: «Убей немца!»

Знаменитый писатель Даниил Гранин позже вспоминал:
В 1966 году одна знакомая двадцатилетняя девушка, случайно прочитав военные статьи Эренбурга, была возмущена — как так можно писать о немцах:
«Немцы не люди… отныне слово „немец“ для нас самое страшное проклятие… Нельзя стерпеть немцев. Нельзя стерпеть этих олухов с рыбьими глазами, которые презрительно фыркают на все русское…»
— Как не стыдно!
— Кому не стыдно?
— Как ему не стыдно! Как не стыдно перед немцами. Так обзывать народ, нацию.
Она говорила это в 1966 году. А Эренбург писал в 1942 году, в августе, когда немцы шли на Сталинград, наступали на Северном Кавказе. Я помню, как нужны нам были статьи Эренбурга, ненависть была нашим подспорьем, а иначе чем было еще выстоять. Мы не могли позволить себе роскошь разделить немцев на фашистов и просто мобилизованных солдат, шинели на них были одинаковые и автоматы. Это потом, в сорок четвертом, сорок пятом, стали подправлять, корректировать, разъяснять, и то мы не очень-то хотели вникать. А тогда было так. Были стихи Симонова «Убей его!» и стихи Суркова, статьи Толстого, Шолохова, Гроссмана, — никогда литература так не действовала на меня ни до, ни после. Самые великие произведения классиков не помогли мне так, как эти не бог весть какие стихи и очерки. Сейчас это могут еще подтвердить бывшие солдаты и солдатки, с годами это смогут объяснить лишь литературоведы.
Ах, неужели сегодня кому-то наши чувства могут показаться заблуждением?"

Вот так вот.
Вся эта грязь начала расползаться еще в 60-е годы, как раз, когда создатели "Сволочей" и "Цитаделей" были еще молодыми и наивными.

Рассказ удалять не надо было!

Рукописи горят, а вот кэш Гугла нет, он помнит всё. ))

Помню, в детстве читал книжку про всякие неожиданности и курьёзы. Там в самом начале будто бы конкурс выдумщиков и вралей - кто красивее соврёт. Мюнхгаузен участвовал и прочие. Победил в конкурсе рассказ, в котором, на первый взгляд, не было ничего особенного, и только при более пристальном рассмотрении выяснялось, что он напичкан всяким враньём - типа в июне в Ленинградской области в полночь темень хоть глаз коли и землянику спелую собирают - такого вот типа несообразности. Рассказ про Сашку мне напомнил как раз такого рода произведение. Типа, найди в ничем не примечательном тексте 24 косяка.

А победителю конкурса приз был - возможность написать книгу, в которой всё было бы правда до последнего слова. И дальше идёт эта книга, где собраны всякие невероятные вещи - дожди из лягушек, пауки, ткущие ткани, каменные деньги весом в тонну - и про каждый такой факт в примечаниях объясняется, почему это чистая правда. Вот бы вспомнить, что это была за книжка. Никто не помнит?

Меня смутила вот эта фраза

Накинулись на ребенка, волки злые!
Swesdoska!
Вы зря рассказ снесли! Хороший рассказ!
По-детски искренний.

А это волчье циничное что угодно обхихикает. Не надо на них внимание обращать.
А из действительных замечаний -
а) если беретесь описывать технику - ознакомтесь с ней хотя бы на уровне Википедии, чтобы механик-водитель танком не командовал. А если по сюжету без этого не обойтись - пусть в танк попадет снаряд, и мехвод останется единственным дееспособным членом экипажа.
б) Всегда проверяйте даты по справочникам
в) Согласовывайте предложения по временам. Не должно быть в одном абзаце - и уж тем более в одном предложении - прошлого, будущего и настоящего... по крайней мере, пока вы не станете настолько маститым писателем, чтобы такое называли не косяком, а оригинальностью стиля )))

и наконец..

г) Спокойно плюйте на плешивые головы критиков!
Всегда найдется придира, который укажет на неверно поставленную запятую, несогласовку или технический ляп.
Из этого следует вовсе не то, что рассказ плох!!!
Будь он плох, никто бы его и осилить не смог! А здесь как раз его прочитали, он воздействовал эмоционально - заставил высказаться.
А то, что не все рецензии положительны, так есть присловье: "на всех не уноровишь".
Главное - не оставил равнодушным.
Значит рассказ удался. Точка.