Дорогие друзья! Хочу кратко рассказать о себе. Мне 60 лет. Профессиональный поэт. Первая публикация вышла в общесоюзном молодежном журнале "Техника - молодежи" в 1983 году. С 1985 по 1988 учился в Литературном институте им. Горького на факультете поэзии, из которого был отчислен за через чур экстравагантные выступления.
16 октября 1988 года на открытие сезона в Центральном Доме Литераторов я осуществил беспрецедентную акцию, имевшую мировой резонанс.
Выйдя выступать на сцену голым, в присутствии Раисы Горбачёвой, я прогремел на весь мир.
Технически осуществление акции выглядело так. Когда до официального открытия вечера оставалось несколько минут, я быстро поднялся на сцену и, спрятавшись за кулисами, стремительно разделся догола. На мне остались только носки и часы. Затем я, подойдя к микрофону, объявил: "Я Будда Илья Гребёнкин! Сегодня сезон открываю я!"
На ягодицах у меня красным цветом была сделана аббревиатура "СП СССР" (что значило "Союз Писателей СССР"), которую я, со словами "Добро пожаловать в СП СССР!", продемонстрировал в зал. Затем, взявшись рукой за самое пикантное место, я объявил: "Это у меня не половой член, а член союза писателей!"
Затем я объявил в микрофон еще раз: "Я Будда Илья Гребёнкин, автор гениальной книги изречений "Абсолютная мудрость"! И начал декламировать: "Должен свершить ты в деяньях больше обычной жизни, чтоб победить безвозвратно свой абсолютный кризис! Если лишишься успеха, не предавайся мученью: в жизни ничто не сравнится с тем, что ты пестуешь в сердце. Вот я стою перед вами, явленный вам в лицезренье, ибо вещаю сегодня неумолимую волю. Встань и пойди напрямую, руша устои морали: все, что подходит барану, не суждено для брамина!"
На этом месте меня прервал представитель администрации ЦДЛ и, брезгливо подталкивая рукой в сторону выхода за кулисы, стал говорить: "Пойдемте, пойдемте..." Я не сопротивлялся.
Ведущим этого сорванного мной вечера был наш замечательный советский поэт Роберт Рождественский. И он, когда вышел на сцену после того, как меня с нее удалили, нашелся, что сказать. А он сказал в характерной для него манере заики: "П-п-п-р-рошу м-меня п-простить: я н-н-неуспел р-р-р-раздетья. Белла Ахмадулина, наш тогда еще живой классик, долго хохотала после того, как меня удалили со сцены. Все это - по рассказам очевидцев.
Меня же доставили в милицию, где стали шить уголовное деле по статье за особо злостное, особо циничное хулиганство. Надо сказать, что никто из персонала 83 отделения милиции Москвы, куда меня доставили, не отнёсся ко мне не доброжелательно: над моим поступком откровенно ржали и выражали свое сочувствие. Следователь Александр Шишков, который вел мое дело, сказал мне: "Плохи ваши дела, циничное хулиганство, от года до пяти. Но вы прогремите, вы прогремите..."
Единственный человек, который во всей этой истории отнёсся ко мне негативно - это прокурор Краснопресненского района Москвы. Он, едва только меня доставили к нему, сразу заорал: "Вы добились, чего хотели! Вся Москва говорит о вас!"
Меня водворили в Бутырскую тюрьму, а потом отправили на экспертизу в институт общей и судебной психиатрии им. Сербского. Там на врачебной пятиминутке, последовавшей сразу за моей госпитализацей, врачи спросили меня: что меня толкнуло на такой поступок, который теперь инкриминируется как преступление, и попросили почитать стихи. Словом, все их симпатии оказались на моей стороне: одна врач попросила у меня автографы стихов, профессор, руководитель отделения, попросил записать ему на магнитофон целую аудиокассету моих поэтических произведений.
Вобщем, в институте Сербского меня "признали", но принудительного лечения не рекомендовали... Словом, я вышел сухим из воды.
Но Боже мой, какой резонанс имела эта акция! Андрей Новиков, поэт и мой близкий друг, с которым я в Литинститутском общежитии жил в одной комнате и с которым встретился вскоре после освобождения, произнес в момент встречи такие слова: "Мировая слава, мировая слава..." И после он добавил, что это была сенсация ТАКОГО уровня, что ее смогло затмить только землятресение в Армении. Это землятресение, когда до основания были разрушены города Спитак и Лениникан, произошло в декабре 1988 года, когда я находился на экспертизе в институте им. Сербского.
На другой день после акции в ЦДЛ об этом рассказала радиостанция "Свобода", а также спустся несколько дней запись выступления в ЦДЛ транслировало французское радио...Обо мне писал французский журнал "Монд"... А в нашей прессе, несмотря на то, что она не была свободна так, как сейчас, прошла целая лавина публикаций...
И еще весьма существенная деталь: сразу, как только я показал на сцене свои достоинства, ко мне молниеносно подлетел репортер и сделал два снимка : анфас и в профиль. Оба этих снимка фигурировали потом в уголовном деле. И один из них поместил впоследствии Иосиф Раскин в своей книге "Энциклопедия хулиганствующего ортодокса".
Об этой акции я написал автобиографическую повесть "Паломничество к Илье Гребёнкину или смертельный трюк", которая до сих пор не издана.
В следующий раз я смог напомнить о себе только через пять лет. В конце июля 1993 на фестивале позии и авторской песни" Оскольская лира" я вымазал лицо и голову собственным калом и объявил, что этой акцией я принимаю на себя все грехи России чтобы Бог ее простил. Эту акцию я осуществил под рериховским Знаменем Мира. Все это я подробно опиcал в романе "Там!", который в настоящее время находится а рукописи. И еще существенная деталь. Когда я ехал на фестиваль, я рассуждал примерно так: "Выйдя на сцену ЦДЛ, я объявил себя Буддой - и Буддой действительно стал. Теперь же, когда свершу новую акцию, я буду уже не просто Буддой, а Буддой Майтрейей". И что самое удивительное, моя разыгравшая фантазия получила на фестивале полную материализацию: едва акция была совершена, из толпы зрителей раздался громогласный возглас: "Майтрейя!" Из этого я пришел к заключению, что у меня есть путеводная звезда - и эта звезда не оставляет меня до сих пор.
Буду более краток. Через два года, в июле, я провел на "Оскольской лире" новую акцию, и снова под рериховским Знаменем Мира. На этот раз я провел ритуальное сожжение денег, объявив их изобретением темных сил. Вспомните, какая вакханалия происходила вокруг денег в лихие девяностые? То-то же...
Осенью в старооскольской газете "Новости" вышла обо мне пространная статья "И срок не дали , и в дурдом не запрятали", написанная журналисткой Ларисой Чащиной. В ней описывались мои "подвиги" - и в ЦДЛ, и на фестивале.
Эта публикация потрясла меня самого: настолько ярко и живо она описывала мои приключения и злоключения. Я смог успокоиться только тогда, когда выпил в местной забегаловке водки. Я до сих пор благодарен Андрею Муренкову, местному поэту и главному редактору старооскольских "Новостей"за то, что он сделал мне эту безцензурную публикацию.
В следующем, 1996 году, я выступил на этом фестивале в последний раз. Я повесил на грудь плакат следующего содержания: "Илья Гребёнкин, поэт, рыцарь Братства Грааля. ОБЕТ МОЛЧАНИЯ (и трезвости). 28 - 30 июля." На предыдущих фестивалях я непростительно увлекался спиртным, что очень сильно мне мешало, поэтому в этот раз решил силой воли победить свой порок.
Но я предпринял очень хитроумный маневр: сам-то я молчал, но у меня был с собой магнитофон, который бесконечно воспроизводил мои стихи в собственном исполнении, прокручивая аудиокассеты по много раз.
По итогам этой последней фестивальный акции обо мне, равно как и о других участниках фестиваля, писала местная пресса, а в газете "Зори" была опубликована фотография, изображающая меня с плакатом на груди и с магнитофоном в руках. И - в коротких, выше колен, шортах, которые я про себя назвал "фестивальными": именно в этих шортах я выступал в первый свой приезд на фестиваль.
Но публикациями в местной прессе дело не огранилось, в этот раз обо мне написала "Комсомольская правда" - причем персонально. В номере от 6 августа 1996 года, статья "Благонравный Оскол не понял хиппи, поэтов и бардов. Поэтому он и Старый!" начиналась так: "После Грушинки бардовская тусовка медленно, но верно переместилась в Старый Оскол. Вот уже восемь лет маленький городок потрясает Международный фестиваль поэзии и авторской песни "Оскольская лира". На него приезжают самые известные - Жуков, Вербицкий, Каплин. Впрочем, не только они. Постоянным почетным и почтенным гостем является Илья Гребёнкин, известный своими эпатажными выходками поэт. В свое время выскочил на сцену в откровенном дезабилье, с табличкой на месте фигового листка: "Член Союза писателей". Потом устраивал публичное сжигание денег. А на этот раз повел себя достаточно скромно. Повесил на шею плакат: "Даю обет молчания на три дня" - и действительно молчал. Только рядом с ним находился магнитофон, который на полную мощь декламировал стихи в исполнении автора."
Авторами заметки были спецкоры "Комсомолки" по Белгородской области Роман Попов и Светлана Логачева.
Надо сказать, что в год ритуального сожжения денег я заявил о том, что акция на фестивале является всего лишь репетицией предстоящего полномасштабного аутодофе внушительной суммы денег на Красной площади в Москве - с целью вызвать крушение мировой банковской системы и опрокинуть тем самым легионы полчищ тьмы, которые в лихие девяностые начали новое нашествие на Россию.
И во, когда в старооскольских "Новостях" был опубликован обо мне материал под названием "Срок не дали и дурдом не запрятали", эта идея была озвучена еще раз.
И сразу после этой публикации меня стал разыскивать этот корреспондент Роман Попов. Поскольку в Старом Осколе у меня было много друзей, он нашел меня достаточн быстро. Им оказался очень обаятельный молодой человек, который начал не так давно журналисткую карьеру. Он взял у меня интервью - и вскоре в Белгородской молодежной газете "Зебра" вышла его объемная статья "Костер из денежных купюр готовится запалить на Красной площади Илья Гребёнкин - поэт и суперсексбомба Советского Союза".
А в этот раз он замахнулся на большое и поместил материал обо мне в центральном издании ( а не в белгородском приложении) "Комсомольской правды", за что я буду благодарен ему до конца моих дней.
Разумеется, я рассказал далеко не все о том, что было в моей богатой экстраординарными событиями жизни. Чтобы рассказать подробно и обо всем, я пишу в настоящее время роман "Внушение огнём".