«После сфабрикованного обвинения и суда в 1944 году Татьяна Григорьевна Гнедич сидела на Шпалерной, в общей камере, довольно многолюдной, и ожидала отправки в лагерь.
Однажды ее вызвал к себе последний из ее следователей и спросил: - Почему вы не пользуетесь библиотекой? У нас много книг, вы имеете право…
Гнедич ответила:
-Я занята, мне некогда.
- Некогда? - переспросил он, не слишком, впрочем, удивляясь (он уже понял, что его подопечная отличается, мягко говоря, странностями).
-Чем же вы так заняты? - Перевожу. Поэму Байрона.
Следователь оказался грамотным; он знал, что собой представляет «Дон Жуан».
-У вас есть книга?- спросил он.
Гнедич ответила:
-Я перевожу наизусть.
Он удивился еще больше:
-Как же вы запоминаете окончательный вариант?
-Вы правы, - сказала Гнедич, - это и есть самое трудное. Если бы я могла, наконец, записать то, что уже сделано… К тому же я подхожу к концу. Больше не помню.
Следователь дал Гнедич листок бумаги и сказал
-Напишите здесь все, что вы перевели, - завтра погляжу.
Она не решилась попросить побольше бумаги и села писать. Когда он утром вернулся к себе в кабинет, Гнедич еще писала; рядом с ней сидел разъяренный конвоир. Следователь посмотрел: прочесть ничего нельзя; буквы меньше булавочной головки, октава занимает от силы квадратный сантиметр.
-Читайте вслух! - распорядился он.
Это была девятая песнь - о Екатерине Второй. Следователь долго слушал, по временам смеялся, не верил ушам, да и глазам не верил; листок c шапкой «Показания обвиняемого» был заполнен с обеих сторон мельчайшими квадратиками строф, которые и в лупу нельзя было прочесть.
Он прервал чтение:
-Да вам за это надо дать Сталинскую премию!» - воскликнул он; других критериев у него не было.
Гнедич горестно пошутила в ответ:
-Ее вы мне уже дали.
Она редко позволяла себе такие шутки. Чтение длилось довольно долго - Гнедич уместила на листке не менее тысячи строк, то есть 120 октав.
-Могу ли чем-нибудь вам помочь?- спросил следователь.
-Вы можете - только вы!- ответила Гнедич. - Мне нужны: книга Байрона (она назвала издание, которое казалось ей наиболее надежным и содержало комментарии), словарь Вебстера, бумага, карандаш ну и, конечно, одиночная камера...»