andrepa про Лупашко: Бессарабец (Биографии и Мемуары) 18 07
Виктор ЖНЕЦОВ
Эта книга – о легендарном красном комбриге Григории Котовском, уроженце Приднестровья, "последнем гайдуке", человеке богатырской силы и чудовищной воли, разбойнике-романтике, борце за справедливость, за ограбленный и униженный трудовой народ против мироедов-грабителей.
Об авантюристе и анархисте, игравшем собственную игру в кровавой круговерти дореволюционных, революционных и послереволюционных лихих событий. О прославленном герое Гражданской войны. Об одном из главных зачинщиков-организаторов Молдавской АССР – предшественницы нынешней Приднестровской Молдавской Республики. Наконец, о человеке, вынашивавшем, увы, неосуществленный личный план, о коем позже...

«Я знал т.Котовского, как примерного партийца, опытного военного организатора и искусного командира... Храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых – таким помню я т.Котовского». Это слова И.В.Сталина, приведенные в книге "Бессарабецъ".
Ее автор - Михаил Лупашко, кишиневский журналист и, бесспорно, одаренный литератор; не столь уж часто, но и не редко появляющийся в прессе, он на этот раз проявил добротные свойства исследователя-историка. А ведь, казалось, что еще можно написать о Григории Котовском? О нем так много писано-переписано, даже фильм был не один, в том числе послед-ний, еще в советское время, в стиле этакого ковбойского вестерна с голливудским уклоном...
Григорий Котовский в изображении Михаила Лупашко достоверен и оригинален - своеобычен одновременно. Чувствуется, что и героя, и исторический материал автор не только изучил, но и выносил. И что-то, видимо, очень счастливо при этом совпало; должно быть, романтика Котовского – это та струна, которая чутко звучит в душе написавшего книгу...
Книге предшествует представление, сделанное однофамильцем, шефом-редактором Международного агентства деловых новостей Украины Владимиром Лупашко. В нем он приводит несколько колоритных штрихов к биографии автора, с которым знаком с 1980-х, когда тот еще был выпускником журфака... И заключает в том духе, что «творчество Михаила Лупашко принесет еще много приятных сюрпризов, и не только в литературе». Думаю, сомневаться в этом нет оснований.
Книга совсем не велика по объему – чуть более 100 страниц, состоит из вступления, эпилога, ряда "ретроспекций" и введенных в ткань повествования подлинных архивных документов, снабжена добротным справочным аппаратом примечаний. Она по-хорошему научна, но по жанру это все-таки художественная вещь.
Так что еще можно написать о Григории Котовском? Мы хорошо знаем из книг, статей, фильмов, какой сложный, тяжкий, извилистый путь прошел Григорий Иванович с самой молодости; были там и история его романтической любви к жене хозяина имения, и его бунт, жестокое его избиение подручными молодцами, и смертный удар, нанесенный неукротимым Григорием помещику, и то, что вслед за этим началось – жизнь-борьба сущего разбойника с большой дороги.
Совершенно фантастичными, невероятными предстают не-однократные побеги Котовского из тюрем, с каторги и даже из зала суда, дерзкие грабежи известных богатеев не только по дальним весям да в лихие ночи, но и среди бела дня в шумной Одессе, наводненной полицией, жандармами, сыщиками. Но так с Котовским было, так описано и задокументировано.
«Биография, в которой было всё, – пишет Михаил Лупашко. – Налеты, схватки, погони, красивые женщины, одиночные камеры, кандальный звон бесконечного этапа, дикий холод рудников Нерчинска, сумасшедшие деньги и казино в одесской Аркадии, смертный приговор, фронт, кавалерийские атаки, маршальские лампасы и политические амбиции. И были, конечно, широкие жесты, которыми Котовский снискал всенародную популярность в этом своеобразном щедром крае от Одессы до Черновцов. Это и была его мини-империя. Империя Григория Котовского».
Стоп, вот оно – малоизвестное в жизни и борьбе героя.
В книге описывается, как в днестровских плавнях у села Чобручи Григорий Иванович встретился с «агентом своей разведки», собственным тайным сотрудником, потому что с Одесским управлением ОГПУ и даже с ЦИКом Украины он откровенничать не был склонен, не доверяя иным тамошним кадрам... «Выстраивал Григорий Иванович свою тонкую, но далеко идущую игру». Мы знаем, что он был пламенным сторонником создания молдавской автономии, по тогдашним обстоятельствам – в составе Советской Украины. И это была его личная мечта – о "Приднестровской Котовской Республике". Знаем и то, что МАССР создавалась как зачаток молдавской государственности в условиях, когда основная молдавская территория была захвачена румынами, и за Днестром надлежало, собственно, создать правительство в изгнании, или в эмиграции, как это называется.
Но личный план Котовского шел значительно дальше. «Далее мыслил Григорий Иванович подсобрать сил и средств и, не без помощи главкома Фрунзе, двумя встречными ударами с Севера и Юга, переправившись через Днестр, вышибить румын из Бессарабии и создать свою республику – Котовщину! Дело это было столь дерзким, сколь и опасным. Не нравились планы Котовского партийным бюрократам Украин-ского ЦИКа. Потому и следил за каждым его шагом особый отдел Украинского ОГПУ. Потому и выехал на встречу Котовский тайно, подальше от глаз вездесущих чекистов».
Григорию Котовскому удавались самые опасные и дерзкие замыслы. Вообще надо сказать: герои замышляют и творят героическое, а бездари "аппарата" рубят на корню и самые разумные начинания в рассуждении "как бы чего не вышло". Во всяком случае, вовсе не факт, что Григорию Ивановичу Котовскому, да еще в сотрудничестве с такой выдающейся личностью, как военачальник РККА Михаил Васильевич Фрунзе, не удалось бы очистить Бессарабию от оккупантов. Но... история не знает сослагательного наклонения.
"Бессарабецъ" Михаила Лупашко читается с острым интересом, так что эта еще одна книга о последнем гайдуке Григории Котовском получилась вовсе не лишней, она добавляет много ценных исторических и биографических крупиц. Уже дежурным выглядит сожаление, которое вынужден выразить и я, по поводу мизерного тиража книги: 200 экземпляров...
В биографии Г.И.Котовского очень много неясного, загадочного, путаного и зловещего. В частности, не определены точно причины и обстоятельства его внезапной смерти. Михаил Лупашко выписал свою версию – это право автора, и он прав, если эта версия укладывается в известные факты.
Я все-таки усмотрел один серьезный недостаток в книге. Нет спору, условия революционной схватки двух миров создавали бесчисленное количество чудовищных ситуаций, когда не только трудно, но часто и невозможно было встать против зла на сторону добра, а защищая добро, не сотворить зла не представлялось возможным. Далеко не все среди белогвардейцев были злодеями, а среди красных – адептами святой идеи. Всё это так. Но едва ли в послесловии автору следовало обращаться к оценке событий и героев с привлечением «подвига Спасителя нашего Иисуса Христа». Выглядит это как явное упование на то, что никогда в активной, тем более яростной и ожесточенной борьбе не помогало, не помогает и не поможет, как облегченный подход к неимоверно сложной материи, некая неуместная лирика в приложении к самой суровой и подлой прозе.
«Но так уж устроен мир, – оговаривается Михаил Лупашко, – что перед людьми активными, идущими на слом старых общественных порядков, так или иначе возникают обстоятельства, когда невозможно не действовать, а, действуя, неизбежно навлекать на себя вину».
Спорная сентенция; определение вины неуместно там и тогда, где и когда люди и классы отвечают на исторический вызов, делают исторический выбор и творят разрушение негодного во имя лучшего, причем не просто действуют, а вынуждены действовать насильственно, огнем и мечом.
А потому христовы заповеди и фатально-философские слова Экклезиаста: «Век уходит, и век приходит, и нет ничего нового под солнцем! ... оно уже было под солнцем в час, когда властвовал человек над человеком ему на беду», будь произнесший их стократ прав, – абсолютно неуместны для оценки героев, подобных Котовскому. Ибо согласиться с этой формулой – значит, сложить оружие перед любым злом, сочтя его заведомо непобедимым и естественным, а человека – обреченным на него. Но последний гайдук всей своей жизнью отстаивал совершенно иной идеал.